Капитан первого ранга - Страница 160

160

Стивен смотрел на нее без особого волнения, но чрезвычайно внимательно. В первый миг сердце у Мэтьюрина ёкнуло, дыхание перехватило. Но наблюдательности он не утратил. Он давно знал, что Диана здесь: по аромату ее духов он понял, что она в театре, еще до того, как поднялся занавес. Именно о ней он подумал, когда зазвучали арфы. Аплодисменты прекратились, но Диана не опускала рук, и, подавшись вперед, Стивен стал наблюдать за ней еще внимательнее. Беседуя с мужчиной, стоявшим позади нее, она грациозно покачивала правой рукой. Мэтьюрин был готов поклясться, что грациозность эта была деланной. Дверь в глубине ложи открылась. Появилась еще одна голубая лента, при виде которой все дамы встали. Он не видел лица вошедшего, закрытого высокими фигурами мужчин, но заметил резкую перемену в позах присутствующих. Заметил, как едва заметно изменился весь облик Дианы, начиная с наклона головы и кончая изящным помахиванием веера. Поклоны, книксены, смех, дверь закрылась, и в ложе восстановился прежний порядок. Синяя лента появилась в другой ложе. Стивену не было до этого субъекта никакого дела, он ему был бы безразличен, будь это даже сам Князь Тьмы. Все свое внимание он сосредоточил на Диане, чтобы найти доказательство того, что и так было очевидно. Он с болью еще раз убедился в ее неискренности. Она словно с трудом играла какую-то роль. Диана даже лишилась своей природной грации, и мысль о том, что отныне вульгарность станет ее неотъемлемой чертой, причинила Стивену острую боль. Это не бросалось в глаза тем, кто не знал ее достаточно хорошо или не столь высоко ценил ее прежнюю чистоту. Новая черта вовсе не отвращала от нее мужчин, поскольку молодая женщина держала себя с большим артистизмом. Однако на такую женщину он никогда не обратил бы внимания.

Ей тоже было не по себе. Она будто ощущала его напряженный взгляд и время от времени оглядывала публику; всякий раз, как она это делала, Стивен опускал глаза, словно охотник, читающий след оленя. Многие смотрели на нее из партера и других лож: действительно она была, пожалуй, самой красивой из всех присутствующих женщин — в платье небесно-голубого цвета с глубоким вырезом и бриллиантами в черных, высоко зачесанных волосах. Несмотря на все его предосторожности, они встретились глазами — она перестала разговаривать. Он хотел было встать и поклониться, но ноги стали словно ватными. Это его поразило, но, прежде чем он успел ухватиться за край ложи, чтобы подняться, взвился занавес, и арфы одна за другой стали исполнять глиссандо.

«Всяко бывало, — подумал Стивен, — но ноги еще не отказывались мне служить. Я и прежде испытывал тошнотворное чувство, но сейчас, похоже, и вовсе дошел до ручки… Неужели та Диана, которую я в последний раз видел в Нью-Плейс, действительно когда-нибудь существовала? Может, я просто вообразил ее? Но разве можно создать такое сказочное чудо с помощью одного лишь жалкого воображения?»

Настойчивый стук в запертую дверь ложи, заглушивший музыку и шум на сцене, нарушил ход его мыслей. Он не отозвался, и его оставили в покое. Неужели он причастен к смерти той, прежней Дианы? Стивен покачал головой в знак отрицания.

Наконец занавес опустился, в зале зажгли яркие люстры. Ложа напротив была пуста, лишь с бархатной обивки свешивались забытые белые перчатки. Оркестр исполнял «Боже, храни короля!». Стивен продолжал сидеть. Публика шаркала ногами, зала пустела. Некоторые кинулись назад, чтобы забрать забытые шляпы. Опустевший театр стал похож на огромную раковину. Служители буднично ходили по залу, убирая мусор и гася лампы.

— В верхней ложе еще сидит какой-то господин, — сказал один из них другому.

— Пьяный?

— Наверно, думает, что будет еще один акт. Но ничего, слава богу, больше не будет.

— Послушайте, сэр, — сказали они, отперев дверь своим ключом. — Спектакль окончен.

Задолго до рассвета душное, пропитанное тяжелыми запахами человеческих тел, плотно заселенное помещение батарейной палубы «Резвого» внезапно ожило, разбуженное зычными голосами боцманских помощников, вопивших: «Всем наверх! Всем наверх! С якоря сниматься! Кончай ночевать! Живо! Живо! Бегом на палубу! Бегом!» Мужчины «Резвого» (кроме них на корабле находилось около сотни женщин) вырвались из рук разрумянившихся подруг или более привычных супружеских объятий, бросились на мокрую, темную палубу и, как было приказано, стали сниматься с якоря. Вращался шпиль, визжала скрипка, временные дамы спешно съезжали на берег, огонь маяка Нора был едва заметен за кормой. Воспользовавшись приливом и попутным ветром, фрегат направлялся к Северному мысу.

Вахтенный офицер пресек споры относительно места назначения корабля, однако они глухо продолжались под шарканье пемзы по палубе. Что же случилось? Неужели Бонапартишка решился на вторжение в Англию? Но что-то определенно случилось, иначе их не стали бы посылать в море с половинным запасом питьевой воды. К фрегату подходил катер адмирала порта, в котором находились офицер и какой-то штатский; один господин до сих пор находится у капитана. Пока никаких новостей, но до того, как завтрак кончится, Киллик или Бонден разнюхают, что к чему.

Удивление офицеров, собравшихся в кают-компании, было ничуть не меньше: они тоже ничего не знали, но испытывали чувство тревоги и беспокойства, которое было чуждо рядовым матросам. Ходили слухи, будто на борту корабля снова объявился доктор Мэтьюрин, и, хотя все успели его полюбить, известий, которые он с собой привез, все же страшились.

— А вы вполне уверены? — спрашивали они Дэшвуда, который утром стоял на вахте.

160