С. М.: Это очень плохо, мистер Джонс. А вы объясняли миссис Джонс, что…
Джонс: О да, сэр. Она плачет и клянется, что будет хорошей женой. Говорит, что она вовсе не какая-нибудь неблагодарная женщина. Так продолжается день или два, она льнет ко мне. Но делает это в силу долга, сэр, только лишь в силу долга. Немного погодя все начинается сначала. Не может же мужчина все время клянчить; а то, чего он просит, не дается бесплатно; все получается не так, как хотелось бы. Тут такая же разница, как между мелом и сыром. Мужчина не должен превращать собственную жену в шлюху.
Казначей был бледен, покрыт потом и жалок в своей серьезности. Сказал, что всегда был рад, когда отправлялся в плавание, хотя ненавидел море; что она приедет в Диль, чтобы увидеться с ним; что поскольку имеются снадобья, возбуждающие похоть, то он надеется, что есть и такие, которые помогут от нее избавиться, и я должен выписать их ему, чтобы они любили друг друга, не разжигая плоть. Он поклялся, что предпочтет, чтобы его зарезали, чем продолжать такую жизнь, и повторил, что „мужчина не должен превращать собственную жену в шлюху"».
Несколько дней спустя в дневнике появилась следующая запись: «Начиная со среды Д. О. вновь стал себе хозяином; до этого дня, как мне кажется, он злоупотреблял своими полномочиями. Насколько я понимаю, формирование конвоя было закончено еще вчера, если не раньше: капитаны торговых судов прибыли на борт корабля за получением инструкций, ветер был благоприятный и течение попутное, однако отплытие было отложено. Он идет на ненужный риск, отправляясь на берег, и каждое мое замечание встречает в штыки. Нынешним утром черт меня дернул задержать его. Он принялся приводить уйму убедительных доводов, главным образом альтруистического характера, упомянул и про честь, и про долг, позабыв разве что патриотизм. В какой-то степени Д. О. догадывается о моих чувствах; привезя от нее повторное приглашение на обед, он стал говорить о том, что „снова случайно встретился с ней", и принялся распространяться на тему случайности, вызвав во мне прилив нежности, несмотря на животную ревность. Он самый неумелый и самый уязвимый лжец из всех, кого я только встречал, хотя ложь его сложна и запутанна. Обед был подходящий; я убедился, что, заранее предупрежденный, смогу вынести больше, чем предполагал. Мы говорили по-приятельски о былых временах, с удовольствием ели и играли — ее кузен оказался одним из самых талантливых флейтистов, каких мне приходилось слушать. Я знаю очень мало о Д. В., но мне кажется, что ее гостеприимность (она удивительно щедра) преодолела все ее более темные чувства. Мне также кажется, что она испытывает определенную привязанность к нам обоим; хотя, в таком случае, не понимаю, как она может столько требовать от Д. О. Она проявила себя с лучшей стороны — вечер был восхитительный, но как же я жду завтрашнего дня и попутного ветра. Если ветер задует с юга и Джек застрянет на неделю или десять дней, он пропал. Его надо увезти».
«Поликрест» оставил свой конвой в точке с координатами 38° 30'N широты и 11° W долготы при ветре от зюйд-веста и пеленге на Лиссабонскую скалу S87E при расстоянии до ориентира 47 лье. Он выстрелил из пушки, обменялся семафорами с купцами и с трудом совершил поворот таким образом, чтобы ветер дул с левой раковины, а нос смотрел на север.
Семафоры были вежливы, но кратки; суда пожелали друг другу счастливого плавания и таким образом расстались. Не было длинных, зачастую неточно набранных сигналов, которые оставались на реях благодарных конвоев до тех пор, пока они не скрывались за выпуклостью горизонта. И хотя предыдущий день был погожий и спокойный, с плавной зыбью и теплыми переменными ветрами от веста и зюйда, торговые капитаны не пригласили королевских офицеров на обед: это был неблагодарный конвой, да и не было у него причин рассыпаться в благодарностях. Из-за «Поликреста» задержался его отход, в результате чего суда упустили и прилив, и благоприятную погоду. Шлюп задерживал их не только медлительностью, но и привычкой уваливать под ветер, в результате чего суда конвоя, обладая хорошими мореходными качествами, были вынуждены постоянно приводиться к ветру. Ночью шлюп навалился на «Трейд Инкрис», который пытался лечь в дрейф близ мыса Лиззард, и снес ему бушприт. Когда же «Поликрест» встретился с крепким зюйд-вестом в Бискайском заливе, то потерял бизань-мачту. Вместе с ней сломало и грот-стеньгу, из-за чего судам конвоя пришлось ждать, пока на шлюпе установят временное парусное вооружение. Ничто не угрожало их безопасности, разве что люггер, маячивший на горизонте, так что у «Поликреста» не было возможности показать зубы. Купцы с отвращением отвернули от такого эскорта и последовали своим маршрутом гораздо быстрее, наконец-то поставив брамсели и бом-брамсели.
Конвой скрылся за горизонтом в четверг, а по четвергам было положено проводить общее построение. Едва «Поликрест» лег на новый курс, как пробило пять склянок утренней вахты и послышался барабанный бой. Экипаж поспешно кинулся на ют и выстроился на левом борту позади грот-мачты. Хотя матросы-новобранцы уже начали набираться опыта, их приходилось не раз перестраивать: некоторые из них были настолько бестолковы, что без пинков и тычков не могли найти свое место в строю. На этот раз все матросы были облачены в чистые синие форменные рубахи и белые штаны. Уже ни у кого не было на лице мертвенной тюремной бледности или той бледности, которая появляется при морской болезни. Благодаря принудительной чистоте, морскому воздуху и появившемуся в последнее время солнцу большинство матросов обрело здоровый вид. Этому способствовало и флотское питание: оно было не хуже домашнего, но более обильное. Получилось так, что большая часть команды «Поликреста» носила фамилии, начинающиеся с букв первой половины алфавита. В их числе были и грубые скоты, вроде беззубого Болтона, но в большинстве это были длиннорукие, с энергичными лицами, кривоногие парни с косицами, которые при перекличке отвечали: «Есть, сэр!», прикладывая ладонь ко лбу, и с бодрым видом проходили мимо капитана к продольному мостику на правом борту. Они придавали этой части корабля вид «Софи», превосходного судна, служба на котором была сплошным удовольствием, где даже матросы со шкафута могли стоять на вахте, брать рифы и править судном… Как повезло тогда Джеку с лейтенантом, его старшим помощником. Но, боже мой, как мало теперь у него настоящих моряков! После буквы «Г» таких было не больше двух. В большинстве своем это были сущие заморыши, внешне немногим отличавшиеся от подростков. И у каждого был угрюмый или опасливый вид, подчас и угрюмый и опасливый одновременно: при перекличке ни один из них не улыбнулся, переходя на другой борт корабля. Они с лихвой хватили порки, на них сыпалось слишком много угроз, но как можно было обойтись без этого в чрезвычайно опасных обстоятельствах? Олдфилд, Парсонс, Понд, Куэйл… жалкие, мелкие людишки. Последний был весьма склонен к доносительству, и его дважды изгонял круг столующихся из одного бачка. Причем это было еще не самое отребье.